— Лично я, монсеньер, ничего не думаю, — сказала миледи. — Я привожу факт, вот и все. Я говорю только, что если бы я была мадемуазелью де Монпансье или королевой Марией Медичи, то принимала бы меньше предосторожностей, чем я принимаю теперь, будучи просто леди Кларик.
— Вы правы, — согласился Ришелье. — Так чего же вы хотели бы?
— Я хотела бы получить приказ, который заранее одобрял бы все, что я сочту нужным сделать для блага Франции.
— Но сначала надо найти такую женщину, которая, как я сказал, желала бы отомстить герцогу.
— Она найдена, — сказала миледи.
— Затем надо найти того презренного фанатика, который послужит орудием божественного правосудия.
— Он найдется.
— Вот тогда и настанет время получить тот приказ, о котором вы сейчас просили.
— Вы правы, ваше высокопреосвященство, — произнесла миледи, — и я ошиблась, полагая, что поручение, которым вы меня удостаиваете, не ограничивается тем, к чему оно сводится в действительности. Итак, я должна доложить его светлости, что вам известны все подробности относительно того переодевания, с помощью которого ему удалось подойти к королеве на маскараде, устроенном супругой коннетабля; что у вас есть доказательства состоявшегося в Лувре свидания королевы с итальянским астрологом, который был не кто иной, как герцог Бекингэм; что вы велели сочинить небольшой занимательный роман на тему о похождении в Амьене, с планом сада, где оно разыгралось, и с портретами его участников; что Монтегю в Бастилии и что пытка может принудить его сказать о том, что он помнит, и даже о том, что он, возможно, позабыл; и, наконец, что к вам в руки попало письмо госпожи де Шеврез, найденное в квартире его светлости и порочащее, не только ту особу, которая его написала, но и ту, от имени которой оно написано. Затем, если герцог, не смотря на все это, по-прежнему будет упорствовать, то, поскольку мое поручение ограничивается тем, что я перечислила, мне останется только молить бога, чтобы он совершил какое-нибудь чудо, которое спасет Францию. Все это так, ваше высокопреосвященство, и больше мне ничего не надо делать?
— Да, так, — сухо подтвердил кардинал.
— А теперь… — продолжала миледи, словно не замечая, что кардинал Ришелье заговорил с ней другим тоном, — теперь, когда я получила указания вашего высоко преосвященства, касающиеся ваших врагов, не разрешите ли вы мне сказать, вам два слова о моих?
— Так у вас есть враги?
— Да, монсеньер, враги, против которых вы должны всеми способами поддержать меня, потому что я приобрела их на службе вашему высокопреосвященству.
— Кто они?
— Во-первых, некая мелкая интриганка Бонасье.
— Она в Мантской тюрьме.
— Вернее, она была там, — возразила миледи, — но королева получила от короля приказ, с помощью которого она перевела ее в монастырь.
— В монастырь?
— Да, в монастырь.
— В какой?
— Не знаю, это хранится в строгой тайне.
— Я узнаю эту тайну!
— И вы скажете мне, ваше высокопреосвященство, в каком монастыре эта женщина?
— Я не вижу к этому никаких препятствий.
— Хорошо… Но у меня есть другой враг, гораздо более опасный, чем эта ничтожная Бонасье.
— Кто?
— Ее любовник.
— Как его зовут?
— О, ваше высокопреосвященство его хорошо знает! — вскричала миледи в порыве гнева. — Это наш с вами злой гений: тот самый человек, благодаря которому мушкетеры короля одержали победу в стычке с гвардейцами вашего высокопреосвященства, тот самый, который нанес три удара шпагой вашему гонцу де Варду и расстроил все дело с алмазными подвесками; это тот, наконец, кто, узнав, что я похитила госпожу Бонасье, поклялся убить меня.
— А-а… — протянул кардинал. — Я знаю, о ком вы говорите.
— Я говорю об этом негодяе д'Артаньяне.
— Он смельчак.
— Поэтому-то и следует его опасаться.
— Надо бы иметь доказательство его тайных сношений с Бекингэмом…
— Доказательство! — вскричала миледи. — Я раздобуду десяток доказательств!
— Ну, в таком случае, нет ничего проще: представьте мне эти доказательства, и я посажу его в Бастилию.
— Хорошо, монсеньер, а потом?
— Для тех, кто попадает в Бастилию, нет никакого «потом», — глухим голосом ответил кардинал. — Ах, черт возьми, — продолжал он, — если б мне так же легко было избавиться от моего врага, как избавить вас от ваших, и если б вы испрашивали у меня безнаказанности за ваши действия против подобных людей!
— Монсеньер, — предложила миледи, — давайте меняться — жизнь за жизнь, человек за человека: отдайте мне этого — я отдам вам того, другого.
— Не знаю, что вы хотите сказать, — ответил кардинал, — и не желаю этого знать, но мне хочется сделать вам любезность, и я не вижу, почему бы мне не исполнить вашу просьбу относительно столь ничтожного существа, тем более что этот д'Артаньян, как вы утверждаете, распутник, дуэлист и изменник.
— Бесчестный человек, монсеньер, бесчестный!
— Дайте мне бумагу, перо и чернила.
— Вот все, монсеньер.
Наступило минутное молчание, доказывавшее, что кардинал мысленно подыскивал выражения, в которых он собирался составить эту записку или уже писал ее.
Атос, слышавший до единого слова весь разговор, взял своих товарищей за руки и отвел их на другой конец комнаты.
— Ну, что тебе надо, отчего ты не даешь нам дослушать конец? — рассердился Портос.
— Тише! — прошептал Атос. — Мы узнали все, что нам нужно было узнать. Впрочем, я не мешаю вам дослушать разговор до конца, но мне необходимо уехать.