Три мушкетера - Страница 67

К оглавлению

67

— Хорошо, буду ждать вас. Вы на меня не сердитесь?

— Я? Нисколько.

— Значит, до скорого свидания?

— До скорого свидания.

Бонасье поцеловал руку жены и поспешно удалился.

— Да, — проговорила г-жа Бонасье, когда входная дверь захлопнулась за ее мужем и она оказалась одна, — этому дурню только не хватало стать кардиналистом. А я-то ручалась королеве, я-то обещала моей несчастной госпоже… О боже, боже! Она сочтет меня одной из тех подлых тварей, которыми кишит дворец и которых поместили около нее, чтобы они шпионили за ней… Ах, господин Бонасье! Я никогда особенно не любила вас, а теперь дело хуже: я ненавижу вас и даю слово, что рассчитаюсь с вами!

Не успела она произнести эти слова, как раздался стук в потолок, заставивший ее поднять голову.

— Дорогая госпожа Бонасье, — донесся сквозь потолок чей-то голос, — отворите маленькую дверь на лестницу, и я спущусь к вам!

XVIII
ЛЮБОВНИК И МУЖ

— Да, сударыня, — сказал д'Артаньян, входя в дверь, которую отворила ему молодая женщина, — разрешите мне сказать вам: жалкий у вас муж.

— Значит, вы слышали наш разговор? — живо спросила г-жа Бонасье, с беспокойством глядя на д'Артаньяна.

— От начала и до конца.

— Но каким же образом, боже мой?

— Таким же образом, каким мне удалось услышать и несколько более оживленный разговор между вами и сыщиками кардинала.

— Что же вы поняли из нашего разговора?

— Тысячу разных вещей. Во-первых, что ваш муж, к счастью, глупец и тупица; затем, что вы находитесь в затруднении, чему я несказанно рад, так как это даст мне возможность оказать вам услугу, — а видит бог, я готов броситься за вас в огонь; и, наконец, что королеве нужен смелый, находчивый и преданный человек, готовый поехать по ее поручению в Лондон. Я обладаю, во всяком случае, некоторыми из требуемых качеств, и вот я жду ваших распоряжений.

Г-жа Бонасье ответила не сразу, но сердце ее забилось от радости и глаза загорелись надеждой.

— А что будет мне порукой, — спросила она, — если я решусь доверить вам эту задачу?

— Порукой пусть служит моя любовь к вам. Ну, говорите же, приказывайте! Что я должен сделать?

— Боже мой, — прошептала молодая женщина, — могу ли я доверить вам такую тайну! Ведь вы еще почти дитя!

— Вижу, вам нужно, чтобы кто-нибудь поручился за меня.

— Признаюсь, меня бы это очень успокоило.

— Знаете ли вы Атоса?

— Нет.

— Портоса?

— Нет.

— Арамиса?

— Нет. Кто они, все эти господа?

— Мушкетеры его величества. Знаете ли вы их капитана, господина де Тревиля?

— О да! Его я знаю — не лично, но понаслышке: королева не раз говорила о нем как о благородном и честном дворянине.

— Вы, надеюсь, не считаете возможным, чтобы он предал вас в угоду кардиналу?

— Разумеется, нет.

— В таком случае откройте ему вашу тайну и спросите, можете ли вы довериться мне, как бы важна, драгоценна и страшна ни была эта тайна.

— Но ведь она принадлежит не мне, и я не имею права открыть ее!

— Ведь собирались же вы доверить ее господину Бонасье! — с обидой сказал д'Артаньян.

— Как доверяют письмо дуплу дерева, крылу голубя, ошейнику собаки.

— Но вы же видите, как я вас люблю!

— Да, вы это говорите.

— Я честный человек!

— Думаю, что так.

— Я храбр!

— О, в этом я убеждена.

— Тогда испытайте меня!

Г-жа Бонасье, борясь с последними сомнениями, посмотрела на молодого человека. Но в глазах его был такой огонь, голос звучал так убедительно, что она чувствовала желание довериться ему. Да и, кроме того, другого выхода не было. Приходилось пойти на риск. Чрезмерная осторожность, как и чрезмерная доверчивость были одинаково опасны для королевы.

Затем — мы вынуждены признаться в том — заставило ее заговорить и невольное чувство, испытываемое ею к этому юноше.

— Послушайте, — сказала она, — я уступаю вашим настояниям и полагаюсь на вас. Но клянусь перед богом, который нас слышит, что, если вы предадите меня, хотя бы враги мои меня помиловали, я покончу с собой, обвиняя вас в моей гибели!

— А я, — проговорил д'Артаньян, — клянусь перед богом, что, если буду схвачен, выполняя ваше поручение, я лучше умру, чем скажу или сделаю что-нибудь, могущее на кого-либо набросить тень!

И тогда молодая женщина посвятила его в тайну, часть которой случай уже приоткрыл перед ним на мосту против Самаритянки.

Это было их объяснением в любви.

Д'Артаньян сиял от гордости и счастья. Эта тайна, которой он владел, эта женщина, которую он любил, придавали ему исполинские силы.

— Я еду, — сказал он. — Еду сию же минуту!

— Как это — вы едете? — воскликнула г-жа Бонасье. — А полк, а командир?

— Клянусь своей душой, вы заставили меня забыть обо всем, дорогая Констанция! Вы правы, мне нужен отпуск.

— Снова препятствие! — с болью прошептала г-жа Бонасье.

— О, с этим препятствием, — промолвил после минутного размышления д'Артаньян, — я легко справлюсь, не беспокойтесь.

— Как?

— Я сегодня же вечером отправлюсь к господину де Тревилю и попрошу его добиться для меня этой милости у его зятя, господина Дезэссара.

— Но это еще не всё…

— Что же вас смущает? — спросил д'Артаньян, видя, что г-жа Бонасье не решается продолжать.

— У вас, может быть, нет денег?

— «Может быть» тут излишне, — ответил, улыбаясь, д'Артаньян.

— Если так, — сказала г-жа Бонасье, открывая шкаф и вынимая оттуда мешок, который полчаса назад так любовно поглаживал ее супруг, — возьмите этот мешок.

67